Неточные совпадения
Многие были не без образования: председатель
палаты знал наизусть «Людмилу» Жуковского, которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многие места, особенно: «Бор заснул, долина
спит», и слово «чу!» так, что
в самом деле виделось, как будто долина
спит; для большего сходства он даже
в это время зажмуривал глаза.
«
В какие глупые положения
попадаю», — подумал Самгин, оглядываясь. Бесшумно отворялись двери, торопливо бегали белые фигуры сиделок, от стены исходил запах лекарств,
в стекла окна торкался ветер.
В коридор вышел из
палаты Макаров, развязывая на ходу завязки халата, взглянул на Клима, задумчиво спросил...
Вернувшись
в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не
упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее...
Но Александр умер, и Аракчеев
пал. Дело Витберга при Николае приняло тотчас худший вид. Оно тянулось десять лет и с невероятными нелепостями. Обвинительные пункты, признанные уголовной
палатой, отвергаются сенатом. Пункты,
в которых оправдывает
палата, ставятся
в вину сенатом. Комитет министров принимает все обвинения. Государь, пользуясь «лучшей привилегией царей — миловать и уменьшать наказания», прибавляет к приговору — ссылку на Вятку.
Между этими геркулесовыми столбами отечественной юриспруденции староста
попал в средний,
в самый глубокий омут, то есть
в уголовную
палату.
[Здесь: веселый вечер (фр.).] но так как
попасть в княжеские
палаты для дворян средней руки было трудно, то последние заранее узнавали, не будет ли таких же folles journйes у знакомых.
Заметьте, что тут же подле часового
спят палатные сторожа, а
в десяти шагах, у другой арестантской
палаты, стоит другой часовой с ружьем, возле него другой подчасок и другие сторожа.
Он не
спал по ночам, капризничал и беспокоил больных и скоро, по распоряжению Андрея Ефимыча, был переведен
в палату № 6.
Дело шло о службе где-то
в палате в губернии, о прокурорах и председателях, о кое-каких канцелярских интригах, о разврате души одного из повытчиков, о ревизоре, о внезапной перемене начальства, о том, как господин Голядкин-второй пострадал совершенно безвинно; о престарелой тетушке его, Пелагее Семеновне; о том, как он, по разным интригам врагов своих, места лишился и пешком пришел
в Петербург; о том, как он маялся и горе мыкал здесь,
в Петербурге, как бесплодно долгое время места искал, прожился, исхарчился, жил чуть не на улице, ел черствый хлеб и запивал его слезами своими,
спал на голом полу и, наконец, как кто-то из добрых людей взялся хлопотать о нем, рекомендовал и великодушно к новому месту пристроил.
Ее темные, ласковые глаза налились слезами, она смотрела на меня, крепко прикусив губы, а щеки и уши у нее густо покраснели. Принять десять копеек я благородно отказался, а записку взял и вручил сыну одного из членов судебной
палаты, длинному студенту с чахоточным румянцем на щеках. Он предложил мне полтинник, молча и задумчиво отсчитав деньги мелкой медью, а когда я сказал, что это мне не нужно, — сунул медь
в карман своих брюк, но — не
попал, и деньги рассыпались по полу.
Они занялись исключительно волокитством; от боярских
палат до швеи иностранного происхождения и до отечественных охтенок — ничего не ускользало от наших молодых людей. К тому же князь успел раза два проиграться
в пух, надавать векселей за страстную любовь, побить каких-то соперников,
упасть из саней мертво пьяный, словом, сделать все, что
в те счастливые времена называлось службой
в гвардии.
В палате № 8 никто не
спал в эту ночь, но все лежали тихо и походили на спящих.
— Ну да, неделя. Не я говорю — доктора говорят. Лежал я намедни, будто
спал, а тебя
в палате не было. Вот студенты и говорят: а скоро, говорят, нашему дьякону и того. Недельку протянет.
Я так крепко
спал, что и забыл, где я заснул. Оглянулся я — что за чудо! Где я?
Палаты какие-то белые надо мной, и столбы белые, и на всем блестки блестят. Глянул вверх — разводы белые, а промеж разводов свод какой-то вороненый, и огни разноцветные горят. Огляделся я, вспомнил, что мы
в лесу и что это деревья
в снегу и
в инее мне за
палаты показались, а огни — это звезды на небе промеж сучьев дрожат.
И, взор пред ним склонив, он
пал среди
палаты,
И,
в землю кланяясь с покорностью трикраты,
Сказал: «Доволен будь
в величии своём,
Се аз, твой раб, тебе на царстве бью челом!»
И, вспрянув тот же час со злобой беспощадной,
Он
в сердце нож ему вонзил рукою жадной.
И я, пристыженная и негодующая, отправлялась восвояси.
Спать, однако, я не могла и, выждав удобную минутку, когда Мирра Андреевна, окончив ночной обход, направлялась
в свою комнату, я поспешно спрыгивала с постели и осторожно прокрадывалась
в последнюю
палату, где
спала моя новая взрослая подруга.
Другой дядя по отцу, чиновник казенной
палаты, человек молчаливый, недалекий и ревматический, молчит или же говорит только о том, что
в случае возникновения процесса фамилия Усковых
попадет в газеты; по его мнению, дело следует потушить
в самом начале и не предавать его огласке, но, кроме ссылок на газеты, он ничем другим не поясняет этого своего мнения.
Мне случилось
попасть в залу Нижней
палаты и на одну официальную церемонию
в тот момент, когда посланный от королевы придворный чиновник кончал чтение ее ответа на приветствие
палаты по случаю избавления от смертной опасности ее меньшого сына — герцога Эдинбургского, на которого было сделано
в Австралии покушение.
Из"янки"он опять перешел
в подданство королевы Виктории, нажил состояние, женился на богатой и очень милой англичанке, устроился
в Лондоне и
попал депутатом
в палату общин.
Они мне рассказали, что ждут здесь рассмотрения их"промемории"
в Палате, что Бейст (первый министр) их обнадеживает, но они ему мало верят. От повинности они желают совсем освободиться, не только не
попадать в солдаты, но даже и
в военные санитары. Им хотелось, чтобы я просмотрел их"промеморию". По-немецки они, ни тот, ни другой, не знали, а составлял им местный венгерский чиновник — "становой", как они его по-своему называли.
Они завтракали на целый день, отправляясь осматривать Грановитую
палату, царь-пушку, соборы, по дороге синодальную типографию, отслушать молебен у Иверской, поесть пирожков у Филиппова на Тверской и до обеда
попасть в Голофтеевскую галерею, где родственница должна непременно купить себе подвязки и пару ботинок и надеть их до театра.
Лакей, узнав его, еще раз ему поклонился. Палтусов
попадал в давно знакомый воздух, какого он не находил
в новых купеческих
палатах. И
в передней и
в зальце со складным столом и роялью стоял особый воздух, отзывавшийся какими-то травами, одеколоном, немного пылью и старой мебелью…
— Ха, ха! Именно! Я не хотел употреблять это слово… Я только временно примазывался, Иван Алексеевич, к университету… Но я вкусил все-таки от древа познания… И люди, как вы, должны будут сказать мне спасибо, когда я добьюсь своего… Если вы все мечтаете о том, что нынче называется"идея", ну представительство, что ли… пора подумать, кто же
попадет в вашу
палату?
— М-да… Что-то такое
в воздухе…
Спать не хочется! Вот что, зажгу-ка я свечку… Где у нас спички? И кстати покажу тебе фотографию прокурора судебной
палаты. Вчера прощался с нами и дал всем по карточке. С автографом.
Подали двенадцать повозок. Лошади фыркали и ржали, мелькали фонари. Офицеры
в своей
палате играли
в преферанс; поручик Шестов, с рукою на черной перевязи, лежал
в постели и читал при свечке переводный роман Онэ. Главный врач сказал офицерам, чтоб они не беспокоились и
спали ночь спокойно, — их он успеет отправить завтра утром.
В палатах укладывали раненых, кормили ужином и поили чаем. Они не
спали трое суток, почти не ели и даже не пили, — некогда было, и негде было взять воды. И теперь их мягко охватывало покоем, тишиною, сознанием безопасности.
В фанзе было тепло, уютно от ярких ламп. Пили чай, шли оживленные разговоры и рассказы.
В чистом белье, раздетые, солдаты укладывались
спать и с наслаждением завертывались
в одеяла.
Армия все время стояла на одном месте. Казалось бы, для чего было двигать постоянно вдоль фронта бесчисленные полевые госпитали вслед за их частями? Что мешало расставить их неподвижно
в нужных местах? Разве было не все равно,
попадет ли больной солдат единой русской армии
в госпиталь своей или чужой дивизии? Между тем, стоя на месте, госпиталь мог бы устроить многочисленные, просторные и теплые помещения для больных, с изоляционными
палатами для заразных, с банями, с удобной кухней.
Князь Никита вздрогнул, лицо его исказилось страшными судорогами, он подскочил к брату и с неимоверною силою вонзил ему нож
в горло по самую рукоятку… Ратники выпустили из рук бездыханный труп, шум от падения которого гулко раздался среди наступившей
в палате мертвой тишины. Братоубийца обвел присутствующих помутившимся взглядом, дико вскрикнул и
упал без чувств рядом со своею жертвою…
Первое время он думал было последовать совету Ермака Тимофеевича и вернуться, отъехав на несколько сотен верст, с заявлением, что его ограбили лихие люди, но молодое любопытство взяло верх над горечью разлуки с Домашей, и он
в конце концов решил пробраться
в Москву, поглядеть на этот город хором боярских и царских
палат, благо он мог сказать Семену Иоаникиевичу, что лихие люди
напали на него под самой Москвой.
В его голове созрел для этого особый план.
Палата была невелика и состояла только из трех кроватей. Одна кровать стояла пустой, другая была занята Пашкой, а на третьей сидел какой-то старик с кислыми глазами, который всё время кашлял и плевал
в кружку. С Пашкиной кровати видна была
в дверь часть другой
палаты с двумя кроватями: на одной
спал какой-то очень бледный, тощий человек с каучуковым пузырем на голове; на другой, расставив руки, сидел мужик с повязанной головой, очень похожий на бабу.
Княжичу подали шапку, и он,
в чем был, сопровождаемый дьяком и приставами, поспешил
в палаты великокняжеские.
В сенях встретили его рыдания ближних и слуг великого князя. «Сталось… дед умер!» — подумал он, и сердце его
упало, шаги запнулись.
После дня, проведенного на площадях, где собирались полки, Антон лег
спать; но заснуть не мог, волнуемый ли мыслью об Анастасии, мелькнувшей перед ним, как прекрасное, волшебное видение, или мыслью о походе, который представлялся пламенному воображению его, его благородному сердцу,
в очаровательной картине. Вдруг, посреди этих мечтаний, не дававших ему уснуть, слышит он на улице странные крики. Кричат: «Лови! лови! здесь, сюда! к
палатам Образца! головой за него отвечаем!»